"Игла" двадцатилетней выдержки

Тамара Бараненкова

В прокат выходит "Игла Ремикс" Рашида Нугманова - режиссера культовой картины, снятой двадцать лет назад. Давно не секрет, как родилась идея нового фильма (Нугманов готовил обновленную версию "Иглы" к годовщине гибели певца) и как он "сделан", но фраза "в главной роли Виктор Цой" по-прежнему кажется чем-то магическим.

Все дело в жанре картины, лучшее определение которому и дал сам режиссер, позаимствовав его из музыки: это что-то вроде синтеза старого, взятого из первого фильма материала и нового, созданного буквально только что. Герой, время, история – те же: Моро (Виктор Цой) возвращается в родной город, чтобы выбить долг из старого знакомого (Александр Баширов), встречается там со своей бывшей девушкой (Марина Смирнова), успевшей подсесть на иглу, ввязывается в "разборки" то ли "гопников", то ли "неформалов" - и далее по тексту. Суть в том, что "звуковую дорожку" оригинальной "Иглы" в ходе ее переозвучки и оцифровки Нугманов раздробил, дополнил, "переосмыслил" новым материалом.

Во-первых, стилизованными под комикс рисованными кадрами, для которых образ Цоя воссоздавался по фотографиям. Во-вторых, доснятыми в наше время кадрами с участием Петра Мамонова, Александра Баширова и Марины Смирновой. В-третьих – записями тех лет, не попавшими в первую версию. (Их, правда, осталось немного, так как почти весь архив, оставшийся от "Иглы", был уничтожен "Казахфильмом" согласно существовавшей тогда практике). На помощь пришла и музыка – специально для "Иглы Ремикс" Бутусовым и группой "Ю-Питер" была записана песня "Дети минут", текст которой принадлежал самому Цою, а впервые за 20 лет собравшиеся вместе члены группы "Кино" создали для фильма саундтрек.

В итоге идея о "реставрации" ленты зашла так далеко, что схема "найдите пять отличий" подходить к фильму совершенно перестала, а в меру скромные заявления режиссера о появлении в кино нового жанра стали казаться  не такими уж далекими от истины.

Впрочем, и первая "Игла" - творение синтетическое: на кадры и диалоги героев в нем наложены вырванные из телепередач и радиоспектаклей того времени фразы, создающие специфический, даже иронический, контекст. Словно это - диалог "голубого экрана" и обычных, плохих или хороших, людей - старого и нового.

Это было в 1988-м году. "Игла" стала последним фильмом в кинокарьере Виктора Цоя, снявшегося до этого в короткометражке того же Нугманова "Йа-Хха", а также "Конце каникул" Лысенко, "Роке" Учителя и соловьевской "Ассе". С появлением "Иглы" киномания победила окончательно, и команда, успевшая попасть в составленный КГБ список самых идеологически вредных групп, стала настоящим символом "нового времени". (Кстати, на прошлом "Берлинале" картину показывали в рамках программы кино о холодной войне "После зимы приходит весна – фильмы, предвещающие падение стены").

Но стоит различать кино и жизнь. Цой – Моро и Цой – лидер группы "Кино", чьи голосом это "новое время" говорило со временем старым – персонажи, при всем их внутреннем совпадении, разные. Первый – индивидуалист, совпавший с эпохой скорее интуитивно,  пришедший ниоткуда и ушедший в никуда, второй – настоящий рупор поколения, кумир миллионов, прекрасно понимающий это.

Во второй версии "Иглы" границы размылись окончательно - Моро сделался подпольным певцом (а заодно - уличным бойцом), обзавелся "контекстом" - предысторией, семьей, объяснениями. Появились и другие новые линии – например, доктор Артур Юсупович (Петр Мамонов) превратился в этакого "Кашпировского", вещающего с экрана о вреде алкоголизма, а финал картины и вовсе закрутился временной петлей, меняя весь свой смысл.

Настолько ли все это важно – вопрос риторический. При всем талантливо осовремененном, техничном и одновременно ностальгическом звучании "Иглы Ремикс" ее новые сюжетные ходы вряд ли расширяют смыслы первого, по-настоящему глубокого и точно попавшего в свое время фильма.

Так что важно, с какого бока подойти к "Игле": кто-то сочтет, и по-своему будет прав, что это старая песня на новый лад – как зритель, идущий в кино за новыми впечатлениями и новым, премьерным, кино.  Кто-то  найдет в визуальном и звуковом ряде новизну, делающую картину близкой видеоарту (а финальные кадры, на которых фотографии Цоя сочетаются с иконами, трогательными новогодними игрушками, стеклянной посудой советских времен  – ну чистой воды инсталляции) - и будет прав тоже.

Но ощущение, что между новой идеальной формой и новым придуманным содержанием есть легкая диспропорция, все же остается.